Бабочка живет неделю. Максимум две

По ту сторону ветра есть небольшой секрет, кто до него дотронется, будет вечно жив.

После той стороны ветра ничего больше нет. Микробы не выживут, слёзы не выживут, сердце никогда не стучит.

Кому-то может быть это покажется даже скучным, кто-то захочет вывернуться обратно, только силы быстро покинут любую оболочку, включая человеческое тело, и станет гулко. Подожди – прошипит дождь, взбирайся осторожно, не трогай лучезарные объекты, которые кажутся вновь приобретёнными, утренними.

После завтрака, кстати, засушенными лапками кузнечиков, можно пробовать пробираться сквозь лес. Когда ещё не слишком слепит солнце, но уже тепло и пахнет только испарившейся росой в воздухе. Роса не сразу испаряется, она зависает как раз на нашем пути.

На уровне верхушек травы. Трава становится чуть выше, когда соскальзывает с кончика последняя капля дождя или испаряется последняя точка влаги. Иногда спрыгивает кто-нибудь и они выпрямляется. Нет способа лучше заметить это движение любой из трав, чем опуститься на уровень росы. А потом взлететь, возможно, если получится там оказаться. Иногда кажется только, что находишься прям там, где воздух чуть тяжёлый, очень влажный шипит вроде. Иногда только кажется, потому что окажись там, и этот запах сжирает, ведь с каждым разом кончик обугливается и хватает недели утр, чтобы заметить желтизну, и роса не спасёт. Влага дело хитрое.

Загляни под трость ветки, там сидим с тобой, вот моя голова, вот твоя рука, вот мы смотрим друг другу в глаза. Руки твои наполнены радостью, сверкает из-под глаз последний рассудок сна, расправляем крылья и думаем – лететь-не лететь? Ещё пять минут вот тут, под веткой. Если солнце начинает допекать по полной, невозможно устоять и невольно перекатываемся чуть ниже или выше, туда, где солнце ещё не пришло и не жалит. Мы же его не видим, мы его только чувствуем. Мы его чувствуем также, как и те, кто хочет сожрать нас. Нам нельзя вступать в связь с солнцем и оставаться на месте. Завоняем. И так, что за нами придут враги, скрутят по артериям пустят свои нитки с зелёной жидкостью и всё, досиделись мы под веточкой. Всегда опасны пять минут железного перерасправления крыльев. Пусть с сырыми, но лететь надо. Высохнут равномерно в том случае, когда окажешься на том уровне, о котором уже говорили выше.

Было бы хорошо, ах, как было бы хорошо!!! Пузыри не лопаются — и это так было бы хорошо, но они лопаются!!!

Кто это, посмотри. Кто это, кто это? Что это делает? Мало того, что оно такое необтёсанное с огромными лапами, оно так неуклюже и совсем не прячется от солнца. Глупое существо хочет, чтобы пузыри не лопались, как они будут держаться, если вокруг солнце, вообще не понятно каким образом они ещё получаются. Наверно это очень мокрые испорченные пузыри. Искусственная роса. Это оно – не такое большое как человек, но очень издалека на него похоже. И крыльев нет.

Вот я сейчас одену крылья и полечу вместе с вами, я стану пузырём.

Да, существу нужны крылья, но надо выяснить, что это за пузыри.

Вот удивилась девочка, когда на одном из пузырей увидела миллион сверкающих крылатых мелких и красивых, в чьих крыльях отражалось солнце.

Посмотри мне в глаза – эй, существо, посмотри мне в глаза. Как тебе не стыдно пускать пузыри на солнце, ты невежа, сгинь с земли!.. Ахахаха, сгинь с земли.

Я не вижу ничего сверхъестественного в том, что пузыри лопаются, идиотские твари.

Надо было всего-то немного раствориться и тогда бы всё получилось. Так, словно тебя и не было – разве это сложно? Откуда ни возьмись распахнулись крылья. Это и есть растворение? Это и есть растворение, подхватывай своим правым воздух тот самый, что даёт тебе силы. Какая сила тебе нужна сейчас? Ты понимаешь? Как долго тебе нужно сидеть под веткой, чтобы не просто расправить крылья и не быть обожженным внезапным солнцем. Ошибка за ошибкой и не выжить даже суток. Смотри, встряхнулся куст, его подхватили тысячи, лепестки соседей довольны и счастливы, мы летим, растворение прошло удачно для этого утра, никто не способен помешать, кроме нас растворению всего, что мы видим.

Возьми меня за руку.

Растягивайте, растягивайте срочно сети, руки бегут прочь, их необходимо остановить, они не понимают, что делают, на них дунул ветер с соседнего логова медведя, медведь переел прокисшей медовухи, теперь  любой ветер опасен, держись в своей росе, и никто тебя не тронет. А что с медведем? А медведь может пропасть, совсем.

Это тоже самое, что и раствориться?

Нет, это пропасть.

Раствориться получилось вчера, не помнишь разве? У БАБОЧКИ, сидящей на ноготках. Крылья её собирают пыльцу, рассеивают понемногу. Разбрасывают на другие цветы. Когда ты прячешься под крылом бабочки, разве не замечаешь лишних жёлтых пятен на краях крыльев? Тебе кажется это нормальным, а это ненормально. Забери у бабочки этот край, она тебе ещё и спасибо скажет, ей так тяжело с этой желтизной, она даже взлететь лишний раз не пытается.

Я  встаю рано утром. Моя жизнь так невзрачна. Может быть. Но мне дан выбор, как её прожить, независимо от того, стряхнёшь ты с моих крыльев эту желтизну или нет. От тебя многое зависит, но не всё. Как ты можешь обнаружить во мне силу, ты же меня не замечаешь. А я встаю рано утром. Мой распорядок – успеть прожить две недели. Или полторы. Или день, от него зависит вся жизнь. По своим собратьям знаю – не успеешь увернуться и стряхнёт кто-нибудь больше нужного с моего крыла, будто я вечный двигатель для переноски пыльцы. А я не вечный, я – единственный и очень хрупкий. Я встаю рано утром и смотрю. На себя со стороны. И знаешь, что я вижу? Мои крылья в тысячу раз ярче ранним утром, я начинаю резвиться и танцевать, словно безумная. Можно ли утром тебя назвать безумцем? Я всего лишь бабочка, но единственная. Утро – это чудо, которое может быть подарено, а может быть и нет. А знаешь какое самое настоящее утро? Это утро пятнадцатого дня. Всего лишь. И ты, наверное, предпочёл бы не ложится спать, чтобы растянуть удовольствие четырнадцатого, но подожди. Тогда никогда не наступит следующее, самое праздничное, самое яркое, самое удивительное утро в твоей жизни – последнее. Ложись спать, как только захочешь, после тяжёлого дня, после ленивого дня, поздно ночью, рано вечером, перед рассветом, после ужина, но проснись и обрадуйся.

Вот и снова моё утро. Это седьмой день. Полвека, можно сказать. Я постараюсь сегодня сделать всё, чтобы не попасть в сачок, я с удивлением посмотрю в глаза каждому, кто встретится, мне интересно увидеть, а как прошло его утро? Если я увижу редкий блеск, значит осталось утр в его жизни совсем не много. А я проснусь завтра, уверенна, и напишу тебе, как прошёл мой день.

Я встаю рано утром, любуюсь своими яркими хрупкими крылышками. Мне повезло, я яркая, не очень большого размера, в чём, кстати, тоже повезло, но мне кажется, очень яркая. Вот я вижу оранжевый сегодня в большей степени будет радовать мимо пролетающих. Мой оранжевый – это моя гордость, как и мой жёлтый. Такое сочетание – большая редкость. Отвратительно, когда и тот и другой в одном количестве, да ещё и сливаются. У меня же всё не так! Как я хочу, чтобы ты меня видел, чтобы все меня увидели! Приходи к росе по утрам и, может быть, мы встретимся. Я стряхну на тебя немного пыльцы, и ты будешь так же рад седьмому дню, как я сегодня. Мой оранжевый от жёлтого отделяет еле заметная тёмно-синяя прерывистая нить. Она же чётко проходит от моих усиков и расширяется к кончикам крылышек. Жёлтого не должно быть много, это значит, что я уже постарела и скоро моё последнее утро. Ну а теперь мне пора к самой сверкающей, к самой тёплой и лучшей росе на свете, надо стряхнуть прах прошлодневной суеты и дать возможность новым лучам солнца напоить меня. Смотри, смотри, смотри!!! Как много нас, надеюсь мне достанется хоть одна капелька росы… В путь!

День первый не могу назвать самым удивительным, это даже один из дней, которые я плохо помню, так давно это было. Мне нельзя было ещё так много летать, как сегодня, не было ещё сил. Поэтому весь первый день пришлось просидеть, ты не поверишь, в тени.

И я совсем испугалась, когда поняла, что есть множество бабочек-девочек , которые вроде как крылья имеют, даже очень красивые, а летать не могут. Весь первый день ушёл на то, чтобы понять – смогу я парить в воздухе или нет. И от чего это зависит. Моё будущее движение.

Некоторым не повезло, они вообще не взлетели. Ветер объяснил мне это так: «У них природа иная. Крылья есть, а летать не придётся».

Я думаю, ветер соврал. Просто я очень ему понравилась. И какая такая природа может придумать, что одним нельзя летать, а другим можно. Ведь это так чудесно. Природа ещё придумала, что я могу оставаться всегда молодой. Об этом скажет жёлтый, которого совсем не будет к моменту моей смерти. Я буду прекрасной.

(это только предисловие)