Случилась остановка в Таллине. Без особой причины, совершенно бессмысленная. Такая вся настоящая остановка, пауза времени, дыхания, мыслей. Повисание в воздухе, паутина без промедления. Когда ничего не планируешь, не ждёшь, сначала она меня злила, но эта паутина всё плелась и плелась. Мы прилетели в Таллин в 21.25. Не так уж поздно, чтобы автобусы перестали ходить в город и не так уж рано, чтобы было желание ехать в этот город, для чего бы то ни было. Почти весь перелёт мы сидели с пристёгнутым ремнём – стюардессы нервно бдели. Я следила за женщиной справа, она смотрела в тёмное небо. Что она там видит? Звёзды разыскивает, души родных, глаза голубой собаки? Она заказала горячий шоколад. «Боится», – подумала я, — «и как жалко, что не хватает на виски», – я тоже боялась. Я отдала стюарду райнэйровский журнальчик с меню и картинками, где были нарисованы часы и парфюм.
От страниц несло жареной картошкой и майонезом. Обычно мы летим у запасного выхода, там, где есть пространства для ног, а из иллюминатора видно большей частью крылья самолёта, а небо — нет. Но в этот раз место было шестое. 6D и 6E, посередине и у прохода. Мы прилетели вовремя, шасси не отвалилось, крылья не отлетели, двигатель не взорвался, у Тани не сорвался тромб. Я сжала её холодную руку, когда мы приземлились, она заплакала: получилось. Одно дело, когда ты флотируешь в воздухе и можешь упасть, другое дело, когда ты космос и в тебе что-то может сорваться. Нет, одно и тоже. Одно и тоже. Почему все хлопают в ладоши, когда приземляются? Это такой оргазм воздушного перемещения? Мы приземлились и все захлопали. По глазам стюарда, что говорил каждому «гуд бай», было видно, что он наложил в штаны, что-то было не так во время полёта. Они все тряслись и дёргались. Я ступила на трап, он, кажется, чуть-чуть отъехал вперёд вместе со мной. Он меня понимал и поддерживал.
В аэропорту Таллина яркие сиденья, кислотные, прекрасные, заманчивые, о какие сладкие гэйты в Таллине. Но мы шли на вписку к неизвестной девушке. Прошли через яркое прибежище мигрантов и путешественников, и вышли в поисках 65-го автобуса.
Таллин. Дверь открыла темноволосая с бутылочкой сидра в руке. Блузка сползала с одного плеча, показалась лямочка. Штанишки такие, свисают на пухлой попе, видно полосочку. (Чертовски напоминает мне одну подругу, которую я дико любила. Мне так казалось). На полках книги об Исламе. На диване подружка. Всё так знакомо. Как в прошлой жизни, только страна другая и имена другие. И кошки в этой квартире нет. В комнате стоит огромная мягкая кровать. На потолке странная арабская лампа.
— Будете виски? А я пью водку, не могу пить виски, — сказала она, достала бутылку водки и мне протянула стакан для виски. – Зуб болит, понимаете?
Нет. Моя подруга бы не стала оправдываться в своём выборе. Мне не показалось, я её любила.
— Лёд есть?
Она налила ежевичный сок в водку.
— В холодильнике.
Я кинула один кубик в свой стакан.
Добавить комментарий